51 МРНТИ 03.41.91
О статусе археологии как исторической науки
(ключевые аспекты в мультидисциплинарном контексте) Елдос М. Кариев1*, Дана Б. Самратова2
1Международный университет «Астана», Нур-Султан, Казахстан
2Государственный историко-культурный заповедник-музей «Берел», Жамбыл, Казахстан
*Автор для корреспонденции: [email protected]
1https://orcid.org/0000-0003-0781-7497
2https://orcid.org/0000-0002-9332-755Х DOI: 10.32523/2616-7255-2022-139-2-51-75
Аннотация. Как мы знаем, археология прошла достаточно долгий и тернистый путь от термина, которым обозначалась полумифическая ранняя история и отрасли античного искусства в новое время до академической дисциплины истории со своей источниковой базой, методологией, методикой и прочими неотъемлемыми атрибутами полноценной научной единицы. С интенсификацией развития любой гуманитарной и не только науки закономерными являются процессы и тенденции необходимости конкретизации ее статуса в кругу науки, пересмотра ее парадигмы и фундаментальных положений – цели, задач, предмета, объекта и иного основополагающего в силу изменений насущных требований, прогресса методологии, расширения предметного поля и много другого. Не исключением является и археология – на данный момент в академической среде археологов все чаще ставится вопрос о пересмотре статуса археологии или как минимум определения конкретной позиции археологии в кругу исторической науки, вплоть до выделения ее в самостоятельную единицу. В представленной вниманию статье осуществлена попытка анализа статуса археологии, ключевых моментов возможной смены парадигмы, степень значимости междисциплинарности археологических исследований, т.е. рассматривается вопрос – может ли фактор тесной интеграции археологии с естественными науками быть решающим в ее выделении из круга гуманитарных дисциплин. Немаловажным в связи c этим является сам аспект восприятия и трактовки археологии материнской на данный момент наукой – историей, по этой причине совершается попытка определения отношения исторической науки к археологии в контексте оценки вероятности ее дифференциации.
Основным отличием освещения последнего аспекта является то, что наряду с научным мнением ученых-археологов рассматривается точка зрения представителей самой исторической науки, в том числе с позиции возможного отторжения археологии с ее стороны, вследствие потенциальных разногласий в вышеотмеченных краеугольных научных аспектах. Авторы приводят собственное видение статуса археологии в кругу исторических дисциплин и наряду с другими важными выводами приходят к заключению о необходимости произведения теоретико-методологических разработок с учетом региональных и других особенностей той или иной географической области, страны и т.д.
Ключевые слова: теоретическая археология; статус; смена парадигмы;
междисциплинарность; историческая наука; восприятие и трактовка.
52
МРНТИ 03.41.91
Received 14 March 2022. Revised 18 April 2022. Accepted 23 May 2022. Available online 30 June 2022.
For citation:
Kariyev Y.M., Samratova D.B. On the status of archaeology as a historical science (key aspects in a multidisciplinary context) // Bulletin of the L.N. Gumilyov ENU. Historical sciences. Philosophy. Religion Series. 2022. ‒ Vol. 139. ‒ №. 2.
‒ С. 51-75. DOI: 10.32523/2616-7255-2022-139-2-51-75
Для цитирования:
Кариев Е.М., Самратова Д.Б. О статусе археологии как исторической науки (ключевые аспекты в мультидисциплинарном контексте) // Вестник ЕНУ им. Л. Гумилева Серия: Исторические науки. Философия.
Религиоведение. ‒ 2022. ‒ Т. 139. ‒ №. 2. ‒ С. 51-75. DOI: 10.32523/2616-7255-2022-139-2-51-75
Введение
В рамках заявленной темы первым делом хотелось бы рассмотреть вопрос возможной смены парадигмы и в качестве введения будет целесообразным обратиться к философии науки для оценки вероятности ее научной конверсии в археологии.
Термин «парадигма» введен в философию науки американским ученым Томасом Куном и заимствован из грамматики; в его понимании это комплекс общепризнанных достижений той или иной науки, на основе которых на протяжении определенного периода основывается модель постановки и решения проблем (Кун, 1977: 11). Позже ввиду того, что под парадигмой науки ученые стали толковать отличающиеся от его суждений понятия, он начал использовать обозначение «дисциплинарная матрица»
(Кун, 1977: 237-238). Не углубляясь в детализацию сказанного, ориентируемся на основные механизмы смены парадигмы по автору.
По Куну, есть несколько этапов функционирования и развития науки:
– первый – это этап до парадигмы, т.е.
период становления определенной отрасли науки и первые шаги в выработке собственной парадигмы;
– второй – это фаза «нормальной науки», или период доминирования
общепринятой парадигмы, посредством
которой решаются и объясняются возникающие аномалии той или иной науки;
– третий – это период кризиса
«нормальной науки», когда аномалии уже необъяснимы или считаются необъяснимыми парадигмой доминантой, и появляются альтернативные теории и ее адепты, предлагающие новые, на их взгляд, более функциональные парадигмы;
– четвертый – это научная революция, когда одна парадигма сменяет другую (Мирошниченко, Шарый, 2017: 195).
Весьма интересно, что процессы появления и смены парадигмы, наряду с весомыми научными доводами, объяснимы простыми примерами оптических иллюзий, когда в том или ином изображении можно узреть два образа или персонажа, и это аллегорически передает то, что разные парадигмы не в состоянии прийти к единому согласованному мнению (Кун, 1977: 151-156). Рост числа последователей той или иной парадигмы, по Куну, основывается на простой вере в ее истинность, без убеждения и доказательств (Кун, 1977: 195). И Кун, основываясь на мысли М. Планка, считает, что смена парадигмы происходит не в силу доказательства истинности одной и ошибочности другой, а элементарно в
53 результате физического ухода представителей старой и доминирования поколения адептов новой (Кун, 1977: 199- 200).
Укладывается ли археология в приведенные этапы развития науки?
Однозначно, да – есть допарадигмальный период, имеется этап относительного единения научных взглядов, и на текущий день, в зависимости от состояния науки той или иной страны или части света, мы имеем возможность наблюдать определенный кризис в парадигме археологии, который может привести к ее смене. И тут важен вопрос – можно ли считать тенденции к кардинальному пересмотру места и статуса археологии в поле исторической науки аномалией, ведущей к научной революции?
Тоже да – ее вывод из сферы истории, безусловно, возможен лишь при смене парадигмы.
Теперь посмотрим на возможности и на имеющие место зачатки процесса научной революции в археологии по некоторым отдельным регионам мира.
Материалы и методы
В общем, можно отметить, что на данный момент имеется несколько основных направлений развития современной археологии – традиционная археология, как часть исторической науки, процессуальная археология и ряд ее ответвлений.
Первая доминирует в пределах Евразии, в том числе и на постсоветском пространстве. Ряд научных теорий, возникших внутри нее, предпринимают попытки отделиться в отдельную структуру или перейти под патронат других отраслей и дисциплин науки. Одним словом, под влиянием вышеназванных американских научных течений и на основе специфики археологических источников адепты этих теорий склонны к дифференциации археологии от истории и, соответственно, к смене ее парадигмы. Это, в первую очередь,
идеи Л.С. Клейна о чуждости археологии истории и о соотнесении ее к источниковедению. Как мы уже отмечали, эта теория на данный момент превалирует в российской археологической науке, и это произошло в точности, как высказал Т. Кун, цитируя М. Планка – ушли его оппоненты, и в силу общей распространенности и легкой доступности его работ теория доминирует и ведет к смене парадигмы.
Можно даже предположить, что Л.С.
Клейн, прекрасно знакомый как с трудами М. Планка, так и с работами Т. Куна (Клейн, 2011: 350), это и предполагал, вкладывая все свои силы в издание и широкое распространение фундаментальных трудов в последние десятилетия.
Казахстанская археология, безусловно, все еще находится в орбите традиционной и переживает этап
«нормальной науки». Причина этого, по всей видимости, в том, что ученые осознают оптимальность данного толка археологии для реалий истории и культуры страны, но также немаловажную роль играет и то, что у нас практически отсутствуют теоретическая археология и исследования все еще осуществляются в инерционном потоке традиционной археологии, истоки которой берут начало в советском периоде.
Как бы там ни было, это не гарантирует полной безопасности отечественной археологии от новомодных влияний, учитывая усиливающуюся интеграцию с археологией западных стран и тесные связи с наукой соседней России. Наша наука в один день может быть поставлена перед фактом срочного перевода археологии в сферу антропологии или, как минимум источниковедения, с механической сменой парадигмы, без учета реалий и местной специфики. Во избежание этого необходимо развивать сферу теоретико- методологических разработок и активно включаться в процессы мировой теоретической археологии.
Процессуальная археология и ее ответвления господствуют в археологии
54 США и оказывают активное влияние на науку других частей света. На наш взгляд, согласно специфике археологии Нового Света, которая изначально была отнесена к антропологии, их подходы в исследовании собственных археологических источников не ведут к смене парадигмы, а лишь к трансформации и модернизации методологии и методов археологического исследования. Другое дело, когда они пытаются проецировать свои идеи на другие части света, где использование их парадигмы мало эффективно, так как исследовать в рамках антропологии локальные культуры, которые полноценно дополняемы данными нового и новейшего времени (взять хотя бы поведенческую археологию – этнографические и социологические исследования культуры и быта индейцев в естественной среде могут быть краеугольной основой составления профиля древнего американца) – это рационально, а вот пытаться это сделать там, где по историческим меркам слишком часто происходила полная смена всей второй реальности и ее создателей, как минимум, нецелесообразно. Если идеи американской археологии будут приняты в мире, то это и будет настоящей научной революцией, кардинальной сменой парадигмы. Более чем очевидно, что «новая археология» и возникшие на ее основе направления набирают все большую популярность, и, если согласиться с Т.
Куном, смена парадигмы археологии вполне вероятна, и это произойдет не на основе правоты и рациональности их взглядов, а в силу роста числа их сторонников. Это, безусловно, субъективно, но более чем реально, и единственный метод защиты – стоит обратить внимание на обоснование и популяризацию объективной для археологии той или иной страны парадигмы среди молодого поколения ученых.
Однако, это не значит, что мы должны воспринимать методологию и методику новых веяний в археологии в штыки и
относиться к ним с позиции радикальной конфронтации. Многие теоретико- методологические наработки «новой археологии» могут с определенной степенью адаптации и с оглядкой на региональную специфику использоваться при исследованиях древней, средневековой и современной культуры Казахстана. Тем более что есть немало аспектов, способствующих этому – традиционное хозяйство, которое находит прямые исторические аналогии как минимум до эпохи бронзы, и тесно связанный с ним культурный мир казахского народа. Одним словом, пользуясь данными этнографической современности и текущего дня, мы имеем достаточно обширные возможности для попытки реконструкции поведенческой системы и психологии древних насельников Казахстана, но подчеркнем – отдельные
возможности применения
исследовательских методов и методологии не дают оснований к смене парадигмы археологии.
Продолжая мысли в русле заявленной темы, отметим, что основное число ученых в исследовании вопросов историчности археологии опираются на теоретико- методологические разработки археологии и в большинстве случаев оставляют без внимания позицию непосредственно исторической науки и профессиональных историков, разве что за исключением начального периода развития археологии, когда нередко ученые были универсалы истории и археологии.
Обсуждение
Общее представление о позиции представителей археологического сообщества касательно предмета и объекта археологии, проблем соотношения с исторической наукой и о другом не менее важном можно почерпнуть из ряда сравнительно новых трудов, к примеру, из историографического обзора украинского
55 ученого С.В. Палиенко (Палиенко, 2020), из статьи английского ученого С.Д. Лич о методологической природе археологии (Лич, 2020), из статьи польских исследователей Залевска и Цынгот о теоретических разработках Л.С. Клейна (Zalewska, Cyngot, 2020), в которых достаточно подробно приводится история и результаты полемик, дискуссий и основные научные направления и исследователи теоретической археологии в орбите указанных проблематик. Из других последних трудов стоит отметить также статью А.В. Евглевского, где лаконично передана позиция сторонников источниковедческой природы археологии (Евглевский, Говорун, 2018). Ниже более подробно остановимся на этом.
Обзор исторической теоретико- методологической и источниковедческой литературы показывает, что позиция ученых-историков и философов истории в восприятии и трактовке археологии и ее материалов также не столь однозначна, в целом в исторической науке фиксируются следующие точки зрения:
– как вспомогательной исторической дисциплины (ВИД) и части источниковедения, это имеет место и на заре становления науки (Большаков, 1922), и на современном этапе, причем не только в самой истории, но и в археологии.
Представители этой трактовки, в основном бытовавшей в начале XX века, когда только происходило академическое становление археологии, считали, что ее предназначение – это сугубо вещеведение, а историческую информацию из образцов материальной культуры могут и должны вычленять только историки. Это, в частности, ясно прослеживается по работам российского историка Н.И. Кареева, который однозначно отводит археологии роль ВИД и раздела источниковедения, полагая, что разработки, которые шире физических свойств вещей, принадлежат компетенции истории (Кареев, 2010: 380-382). Касательно принадлежности археологии к ВИД – в
условиях современного уровня ее развития, это однозначно ошибочно, так как содержание и влияние археологии гораздо шире дисциплины вспомогательного характера; более того, она обладает полным доминированием в исследовании древних эпох и значительным весом в изучении средневековой, новой и даже новейшей истории (этноархеологические изыскания) определенной части мира, где сама историческая наука зачастую играет роль ВИД. Осуществлять исторические реконструкции на основе вещественных источников в силах только археологи, за очень редким исключением историки лишь получают готовые выводы. Да, бесспорно, археология имеет самое непосредственное отношение к источниковедению, но не ограничивается ею, так же, как и история;
если следовать логике соотнесения по значению источников, то можно и последнюю попытаться включить в источниковедение;
– как дисциплины исторической науки (ДИН), т.е. как полноценную отрасль истории со своим объектом исследований, однако и здесь подчеркивается определенный дополняющий или подсобный характер археологии через общую трактовку понятия ДИН (Румянцева). Если не обращать внимания на это, то сказанное наиболее близко к содержанию и потенциалу археологии.
Вероятно, выражаемая подчиненность археологии в коей-то мере влияет на желание некоторых ее представителей отделиться в независимую науку, так как они считают, что их исследования не дополняют, а творят историю на основе вещественных источников. Здесь мы имеем дело с практически тупиковой ситуацией – признавая историчность своих исследований, выступать против принадлежности к исторической науке – это, по крайней мере, нонсенс. Итоговые выводы по этому вопросу сформулируем в течение и в заключение данного раздела;
– как специальной исторической
56 науки, наряду с источниковедением, исторической географией, историографией и этнографией, по мнению ученых, эта точка зрения перекликается с позицией отнесения археологии к источниковедению и к вспомогательным наукам, ранг которых несколько выше, чем у ВИД (Гражданников, Фелингер, Холюшкин, 1989: 5);
– как отрасли антропологии, со своими источниками, специальной методологией и методикой исследований (Подзюбан, 2014: 33-43).
Первые три представленные трактовки археологии характерны для европейской и постсоветской науки, и их объединяет то, что они в том или ином понимании считают археологию неотделимой частью исторической науки.
Последнее определение присуще американской археологии и последователям американских научных школ в разных частях мира.
Почему безоговорочная
принадлежность археологии к исторической науке в пределах по крайней мере Евразии и постсоветского пространства стала аксиоматичной в представлениях ученых и широкой общественности, и почему это оспаривается некоторыми учеными, в первую очередь, профессиональными теоретиками археологии? Насколько логично определение археологии к антропологии американской и других наук? Все-таки что ближе к истине? Обратимся, прежде всего, непосредственно к понятию источника в исторической науке в призме восприятия специфики материальных свидетельств.
Бытует ряд вариаций трактовки понятия исторический источник, и все они в основе своей однозначно относят к категории исторических источников материальные памятники и артефакты.
Рассмотрим некоторые формулировки классиков мировой исторической науки, профессиональных историков, историографов и источниковедов. К примеру, немецкий историк XIX века И.Г.
Дройзен считал, что исторические источники подразделяются на «остатки» и
«предания»; в категорию остатков он включал широкий круг источников от материальных до документации административного характера, т.е.
археологические материалы однозначно отнесены к историческому источнику и даже поставлены в один ряд с письменными источниками. Подобное видение места материальных источников прослеживается и в трудах последователей И.Г. Дройзена.
Конечно, на текущий день такого рода формулировка практически устарела и не выдерживает критики, но, по мнению ученых, «рецидивы» все еще бытуют в исторической науке. Специфику материальных источников И.Г. Дройзен и его ученики видят в том, что они созданы в ходе исторического события и не дают повествовательную информацию – она получается из контекста путем логических построений (Данилевский, Добровольский, Казаков и др., 2015: 28-30). В трудах немецкого ученого можно четко проследить
основы безапелляционной
принадлежности археологии к истории, даже более того, они рассматриваются как одно целое, т.е. материальные свидетельства однозначно считаются историческими.
Английский историк XIX века Эдвард Фриман относит материальные свидетельства к группе монументальных исторических источников в категории вспомогательных (Данилевский, Добровольский, Казаков и др., 2015: с. 34).
Вероятно, это можно считать началом восприятия археологии и ее источников как вспомогательной к самой истории дисциплины.
Классик российской исторической науки и археологии А.С. Лаппо- Данилевский выделил три категории исторических источников – памятники языка, памятники словесности и письменности, вещественные памятники (Тихонов, 2013: 116). В отличие от
57 историков, которые более склонны к оценке археологии как подсобной отрасли, А.С.
Лаппо-Данилевский подчеркивал важность, незаменимость и первостепенность вещественных источников в реконструкции истории и их особое место в спектре исторических источников (Тихонов, 2013: 115-119).
Сформулированное им понимание исторического источника (Данилевский, Добровольский, Казаков и др., 2015: 94) актуально по сей день и с некоторыми корректировками и дополнениями широко используется учеными.
Кроме вышеназванных ученых ближнего и дальнего зарубежья, в качестве примера понимания археологических материалов как исторических источников можно назвать классификации Л.Н.
Пушкарева, который выделяет тип вещественных источников и понимает под ними широкую категорию памятников – от археологических материалов до личных предметов исторических личностей и вещей, имеющих отношение к событиям нового и новейшего времени (Пушкарев, 1975: 194, 195), О.С. Шмидта, в классификации которого археологические материалы рассматриваются в общей категории вещественных, наряду с образцами материальной культуры нового времени и современности (Шмидт, 1985: 21), И.Д. Ковальченко, однозначно включающего в четыре выделенные им категории исторических источников вещественные и считающего, что историческим источником может быть только материально зафиксированная информация (Ковальченко, 2003: 135, 136).
В качестве подведения итогов данного краткого обзора отметим, что современные российские источниковеды, в рядах которых такие известные в исторической науке ученые, как И.Н. Данилевский, О.М.
Медушевская, В.Ф. Румянцева и др., на основе широкого историографического анализа считают, что в мировой науке в той или иной передаче, но в идентичной
смысловой нагрузке бытуют два определения исторического источника.
Первое – это комплекс объектов, в содержании которого отражен исторический процесс и которые свидетельствуют о прошлом человечества (Данилевский, Добровольский, Казаков и др., 2015: 90), т.е. тут имеется в виду широкий круг явлений, от археологических памятников и письменных источников до природных факторов. Второе –
«исторический источник –
объективированный результат творческой деятельности человека / продукт культуры, используемый для изучения / понимания человека, общества, культуры как в исторической, так и в коэкзистенциальной составляющих» (Данилевский, Добровольский, Казаков и др., 2015: 93, 94);
это как раз и есть модернизированная мысль А.С. Лаппо-Данилевского и, по мнению исследователей, наиболее приближенная к объективности понимание исторического источника.
Историческая наука Казахстана также не отделяет археологию от истории, признавая за ней специфику источника, собственные методы исследований и самостоятельную научную парадигму.
Отражение этого можно увидеть в трудах известного источниковеда и историографа казахской истории, д.и.н., профессора К.М.
Атабаева, где отмечается роль и место археологических источников в истории Казахстана (Атабаев, 2002; 2007; 2011).
Классик отечественного источниковедения считал археологию неразрывной частью исторической науки, ценил ее источниковедческий потенциал и сетовал, что в отечественной археологии практически отсутствует теоретическое направление, которое следует развивать в тесной связи с казахстанскими материалами. К слову, самим К.М.
Атабаевым проделана колоссальная работа по источниковедению нашей страны именно с основой на материалы отечественной истории, и на основе своих
58 исследований ученый, основываясь на источники по истории Казахстана, выделяет следующие типы исторических источников: письменные источники – от этнографических данных до разного рода графологических документов;
изобразительные источники, состоящие из образцов художества и произведений искусства широкого круга; устные источники – от современной разговорной речи до образцов вербального народного творчества, фоновые источники – музыка, песни, композиции и прочее: традиционно- обрядовые источники – традиции, ритуалы, суеверия и поверья, имеющие место в быту и в других сторонах жизни казахского народа, также практика устной генеалогии и, наконец, вещественные источники, которые включают в себя материальные памятники, от археологических объектов до образцов машин и техники поздних периодов. Также ученый отмечает наличие смешанных и синкретичных типов источников, которые могут содержать признаки всех названных типов (Атабаев, 2002: 26; 2011: 30).
Суммируя приведенные научные трактовки вещественного источника, становится очевидным, что в понимании историков археологические свидетельства соответствуют историческим – они есть результат культуры и творчества, используются для изучения человека и его общества во всех имеющихся смыслах.
Специфика их в том, что они представлены материальными остатками и дают информацию контекстного характера, а история работает, в основном, с источниками, отражающими прямые сообщения.
Продолжая, почему американская наука относит археологию в научное поле антропологии? Корни этого следует искать в истоках развития этой науки на американском континенте. Связано это с деятельностью Бюро Американской Этнологии и с основанием антропологической школы Франца Боаса,
главной целью которых было исследование автохтонного населения Америки (Соффер, 1993: 213). Одним словом, американская археология изучает культуры индейцев, которые развивались локально и до прихода колонизаторов были на стадии каменного века, хотя и достигли возможного в условиях отмеченного периода пика развития, т.е. американская археология – это только археология эпохи камня. Она тесно связана с антропологией, этнологией, лингвистикой, так как изучает локальные культуры, дошедшие в изолированном виде до этнографической современности, и их история не превышает 15-25 тыс. лет (Bourgeon, Burke, Higham, 2017) – конец верхнего палеолита (по хронологии Евразии). По сути, американская антропологическая археология – это этноархеология. В определении археологии к антропологии в американской науке не последнюю роль сыграло однообразие в орудиях труда, которое привело к сложностям в периодизации археологических памятников и вынудило ученых основываться по большей степени на методы естественных наук, в первую очередь геологической стратиграфии (Фаган, ДеКорс, 2007: 72). Очевидно, что американский пример не подходит к Евразии – обширная территория с
интенсивными и мощными
миграционными процессами, как внутри континента, так и с охватом практически всех других частей земли, в том числе Америки (приход сюда людей по Берингову перешейку), антропогенез ее порядка 2 млн лет, огромный массив живых и мертвых культур, сложнейшая история социогенеза, этногенеза, религиогенеза и прочее.
Однозначно, что все вышесказанное гораздо объемней рамок антропологии, этнологии и иных профильных направлений.
Наверное, для расширения горизонтов следует весь комплекс гуманитарных дисциплин, вместе с самой исторической наукой, включить в состав антропологии.
59 Коротко говоря, пример Америки неприменим к подавляющей части археологии Евразии и не может служить прецедентом ее отделения от исторической науки.
Что касается науки нашего континента, то очевидно, что, за исключением определения конкретной позиции археологии в границах самой исторической науки и оценки важности ее источников, археологические материалы в той или иной трактовке исторического источника однозначно принимаются всеми историками как полноценная составляющая этого понятия, соответственно, археология рассматривается как часть исторической науки.
Может ли мультидисциплинарность археологических исследований быть аргументом в вопросе отделения археологии от истории и отнесения ее к кругу естественных наук? В этом свете кратко рассмотрим вопрос о статусе
археологии в контексте
междисциплинарности самой исторической науки.
Историческая наука, генерирующая в себе комплекс дисциплин самого разного характера и в ходе реконструкции процессов прошлого синтезирующая информацию из широкого круга источников, по своей сущности полидисциплинарная наука. Она органично совмещает в себе ряд дисциплин и направлений, в том числе и археологию (Жакишева, 2011: 30-31), которые, по большей части в своей основе, также междисциплинарные. Историческая наука на пути достижения своих целей и решения задач вступает в разного рода связи с самым широким кругом естественных и гуманитарных отраслей науки – биология, экономика, филология, психология, география, экология, химия, физика, математика, информатика и т.д. Это происходит как в процессе использования данных этих наук в исторических
реконструкциях, так и в ходе обработки своих источников. К примеру, информационный подход к обработке письменных исторических источников на основе цифровых и компьютерных технологий (Ковальченко, 1982: 341). Тесное взаимодействие истории с другими отраслями приводит к появлению новых синкретичных направлений, как историческая информатика, историческая антропология, историческая география, историческая психология и мн. др. И не удивительно мнение, что историческая наука, в силу своей междисциплинарности, стоит вне круга гуманитарных наук (Репина, 2004: 12).
Однозначно, что критерий мультидисиплинарности археологии не может быть доводом в обосновании необходимости отделения, а как раз наоборот.
В исторической науке также имеют место тенденции к пересмотру или модернизации парадигмы в силу расширения исследовательского поля и роста задач, не последнюю роль в этом играет и потребность во взаимодействии и интеграции со смежными и другими отраслями науки. Рассматривая все вышесказанное в системной связи, путем анализа внутреннего содержания и компетенции исторической науки ученые приходят к выводу, что она интегральная наука, в поле зрения которой события и результаты их исследований всех находящихся в ее поле дисциплин (Репина, 2004: 14). К схожим выводам приходят в своих исследованиях философ истории Е.В.
Гражданников и археолог Ю.П. Холюшкин (табл. 1), тщательный системный анализ которых привел к результатам, что археология с письменной историей образуют основу исторической науки (в целях отделения от общей естественной истории ученые применяют термин
«гуманитарная история»). Обе эти науки интегрированы друг в друга до такой степени, что взаимно замещаемы на
60 определенных хронологических этапах.
Тандем письменной истории и археологии стоит над тройкой наук – этнография – источниковедение – филология, с каждой из которых они взаимодействуют согласно своей компетенции и на основе своих исследований. Они, органично дополняя друг друга, строят диахронную цепь прошлого – первобытная история, древняя история, история средневековья, новая и новейшая история. Справедливо отмечено, что нет четких границ перехода от археологии к письменной истории, для каждого региона она может быть индивидуальной, и в определенные периоды превалирует роль одной из них (Гражданников, Холюшкин, 1991: 112-113).
Таблица 1. Классификационная схема Е.Д. Гражданникова и Ю.П.
Холюшкина
АРХЕОЛОГИЯ ПИСЬМЕННАЯ ИСТОРИЯ
ЭТНОГРАФИЯ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ ФИЛОЛОГИЯ ЭТНОАРХЕОЛОГИЯ ЭТНИЧЕСК.
ИСТОРИЯ
ИСТОЧНИК ВЕЩЕСТВ.
ПАМЯТНИКИ
ИСТОЧНИК ПИСЬМ.
ПАМЯТНИКИ
ФИЛОЛ.
МЕРТВЫХ ЯЗЫКОВ
ФИЛОЛ.
ЖИВЫХ ЯЗЫКОВ
ИСТОРИЧЕСКАЯ МЕТОДОЛОГИЯ
ПЕРВОБЫТНАЯ ИСТОРИЯ
ДРЕВНЯЯ ИСТОРИЯ
ИСТОРИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ
НОВАЯ ИСТОРИЯ
НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
Итак, как определяется статус
археологии в контексте
междисциплинарности, и какова его оценка с позиции исторической науки? Тут мы полностью согласны с мнением известного специалиста в области взаимодействия истории с точными науками – одного из основателей отечественной исторической информатики С.А. Жакишевой, что история – это комплексная наука- интегратор (Жакишева, 2011: 33-35), выше которой только трансдисциплинарные науки, как философия. А археология в составе супрадисциплинарной исторической науки – это самостоятельное междисциплинарное направление.
Казалось бы, все предельно ясно, корректно, логически верно, и нет никакого повода к каким-либо дискуссиям:
археология – самостоятельное направление в составе науки-интегратора истории, и ее источники – однозначно исторические источники. Эти высказанные положения известны многим, и для непосвященного человека любые сомнения и т.д. кажутся излишними. Однако, как уже говорилось, в среде теоретиков археологии имеются и распространяются тенденции к пересмотру места археологии в системе науки.
Рассмотрим это подробней, но для начала остановимся на общих проблемах археологического источниковедения в контексте специфики источника и ряда
61 других важных вопросов.
По мнению ученых, с которым мы согласны, в археологическом источниковедении достаточно бесспорным является лишь то, что археологические источники – это материальные остатки прошлого и труды ученых в рамках их изучения. Выделяется три проблемных направления источниковедения археологии. Первое – это собственно проблема относимости археологических источников к историческим (Пучкова, 2001:
68), в свете того, что они представляют собой безмолвные материальные остатки, и в них нет прямого текстового сообщения. Второе – это специфика археологических источников, которая, по мнению исследователей, выражается в оценке их объективности; здесь мнение ученых разделяется – если одни считают, что вещественные свидетельства строго объективные, то другие обосновывают их субъективность (Пучкова, 2001: 69). Если смотреть с отмеченной позиции, что археологические источники – это материальные свидетельства и результаты их исследований, тут правы обе стороны, так как археологический артефакт может нести объективную информацию, а более широкие выводы на его основе исследователя могут быть субъективными.
К примеру, найденные в ходе раскопок изделия, недвусмысленно указывающие на назначение, взять хотя бы мотыги со следами сработанности – они говорят о том, что люди, оставившие этот памятник, были знакомы с земледелием, и это объективная информация, но дальнейшая экстраполяция этого на весь хронологический этап, культуру или регион и умозаключения о характере всего хозяйства лишь на указанной основе, несомненно, имеют долю субъективности.
Однако есть немало артефактов, предназначение которых неизвестно в силу выхода из употребления в настоящем и забвения, кроме фиксируемой разными методами информации о материале, о дате
и т.п., и большая часть интерпретаций будет субъективной. Сказанное отмечается, в частности, Л.С. Клейном, который считает главной спецификой археологического источника так называемый двойной разрыв (Клейн, 1978: 61): в традициях прошлого и настоящего, когда, допустим, забывается назначение той или иной вещи или утрачивается изначальная семантика в искусстве – это наглядно проиллюстрировано В.Т. Плахиным (Плахин, 1985: 24-25), в объективации – это разрыв между реальным содержанием артефакта и идеями ученого, которые возникли на его основе (Клейн, 1978: 61).
Тогда как у источников других исторических дисциплин и самой истории, якобы, фиксируется всего лишь один разрыв, и это второй из приведенных, а первый отсутствует или не сильно выражен и преодолевается не так болезненно, как в археологии (Клейн, 1978: 61, 62). Кроме сказанного, к специфике археологических источников относится то, что они оставлены
«мёртвыми культурами», которые больше не функционируют, и то, что археологический источник может быть прочитан всего лишь один раз (Пучкова, 2001: 69, 70). И, наконец, третье – это проблемы взаимодействия с источниками естественных и точных наук (Пучкова, 2001:
70). Здесь следует назвать дискуссионные результаты статистико-комбинаторных исследований в археологии, корректность данных, уже отмечавшихся, процессуальной археологии и ее
«дочерних» направлений, базирующихся на антропологии, лингвистике, этнологии и психологии, объективность итоговой информации по датированию методами физики, биологии и геологии, корректность методов географии и химии в археологии и многое иное.
Очевидно, что основные проблемы археологического источниковедения концентрируются вокруг ключевого вопроса об историчности источников археологии и ее принадлежности к
62 исторической науке. Теперь перейдём к конкретным позициям ученых-археологов в понимании места археологии в системе науки.
Уже не раз упомянутый гигант мировой теоретической археологии, Л.С.
Клейн считает, что археология, хоть и служит интересам истории, она вообще ей
«не родственна» по природе и более соотносима с источниковедением, вспомогательными историческими дисциплинами, близка естественным наукам и даже по своей сути является криминалистикой, аргументируя это тем, что у археологии и истории разные задачи.
Археология лишь приносит сырой материал для истории, и по предмету и объекту, а также методике исследований кардинально отличается от исторической науки, утверждая, что археология по своим методам и образу действий – это
«следователь», а история – «судья» (Клейн, 2012: 5, 6), т.е. археология лишь добывает материалы, если говорить языком юстиции – доказательную базу, а вердикт выносит история.
При всем уважении, во-первых, не вполне понятна логика ученого, когда он в категорическом тоне говорит о «не родственности» археологии и истории, отнеся первую к источниковедению, хотя близость (если говорить языком ученого,
«родственность») истории и источниковедения более чем очевидна, и последняя не то что «родственна», а является краеугольной основой истории. То же самое касается и ВИД, которые, безусловно, не чужды истории. Очевидно, что ученый имел в виду более родственна источниковедению, чем истории. Однако, читая безапелляционные утверждения ученых о сугубо источниковедческой природе археологии и чуждости истории, может создаться впечатление, в особенности у неискушенного читателя, что источниковедение – это некая далекая от истории наука из категории астрофизики и т.п.
Во-вторых, касательно роли археологии как поставщика материалов или сборщика доказательств, С.А. Васильев (Васильев, 2013: 696) справедливо отметил, что оценка синтезирующей роли истории слишком преувеличена, и не существует синтезирующих (выносящих вердикт – прим.
Моё) историков – все археологические материалы от А до Я обрабатываются археологами, они и собирают базу, они и выносят вердикт. К тому же, как верно подметил украинский ученый С.В.
Смирнов, разделение одного материала между двумя дисциплинами ведет к нарушению их взаимосвязи (Палиенко, 2020: 37). Разделив одну задачу между историей и археологией, используя аллегорию самого Л.С. Клейна, мы
«рассечем кентавра», и получится у нас половина коня и половина человека, т.е.
нечто неполноценное. То, что археология гораздо шире источниковедения и иных прикладных дисциплин, достаточно убедительно обосновывает и Я.А. Шер, который также подчеркивает неясность того, как точно понимает Клейн источниковедение (Шер, 2004: 121-123).
В-третьих, следует признать, что мнение о близости археологии и криминалистики не лишено логики, но эта схожесть больше механического и процедурного характера – метод эксгумации, фиксация места события, экспертизы, трасология орудий и иные лабораторные исследования. Первая служит юстиции и правопорядку, зачастую ограничена в своих изысканиях одним конкретным эпизодом, телом или максимум серией периодических или аналогичных преступлений, могущих не иметь между собой ничего общего, тогда как археология ставит перед собой более широкие задачи в значительных географических, хронологических и иных масштабах, где все в той или иной степени взаимосвязано в территориальном, во временном и иных аспектах, со сложной системой межпериодных и транзитных
