А.А. Васильев Ю.А. Зеленин*
Ю.В. Печатнова
Алтайский государственный университет, НОЦ алтаистики и тюркологии «Большой Алтай», Барнаул, Россия
*Corresponding author: uri-zelenin@yandex.ru
Преемственность и сохранение традиционных политических и правовых институтов народов тюрко-монгольского мира в современных условиях
Аннотация. Вопрос об определении собственной национальной идентичности является своего рода призмой, с помощью которой возможны рассмотрение, оценка и исследования многих важных черт современной политической и правовой жизни тюрко-монгольских народов. Именно поэтому в настоящее время важно проследить основы идейно-ценност- ного фактора, преемственности и сохранения традиционных и правовых институтов народов тюрко-монгольского мира. Цель исследования - проанализировать основные на- учные представления о степени преемственности и возможности сохранения традици- онных политических и правовых ценностей в странах тюрко-монгольского мира в усло- виях глобализации. Авторами дана оценка степени изученности предмета исследования, подчеркнуты основные научные идеи, проанализирована возможность сохранения тради- ционных ценностей тюрко-монгольского мира в условиях глобализации. В ходе исследова- ния использовались апробированные научные принципы плюрализма политико-правовых культур и историзма, культурно-цивилизационный подход, исторический, герменевти- ческий, сравнительный и формально-юридический методы. В результате исследования авторы приходят к выводу о том, что, с одной стороны, специфика функционирования политических и правовых институтов стран тюрко-монгольского мира основана на стремлении сохранить свою самостоятельность и независимость от влияния внешних сил, но, с другой стороны, прослеживается в разной степени успешности имитация за- падноориетированных нарративов.
Ключевые слова: традиционализм; преемственность; тюрко-монгольский мир; гло- бализация; трайбализм; евразийская правовая семья; смешанная правовая система.
DOI: https://doi.org/10.32523/2616-7255-2021-136-3-25-39 Поступила: 15.06.2021 / Одобрена к опубликованию: 30.07.2021
Введение
Существенные социально-политические и экономические преобразования, наблюдающиеся в современном мире, неизбежно приводят к расширению взаимосвязи и взаимозависимости всех стран и культур на планете Земля. Эти
перемены проникают во все сферы социума и не получают в современном политико-правовом знании однозначные и непротиворечивые оценки. Следует учитывать, что исторический опыт давно доказал отсутствие какого-либо идеального образца для конструирования правовой и политической системы государства, который
можно было бы успешно реципировать или навязать принудительным путем. Каждая страна обладает своим специфическим опытом построения оптимальной для себя правовой и политической системы.
Это непосредственно касается и стран, входящих в состав, так называемого, тюрко- монгольского мира: Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана, Азербайджана и Монголии. Одним из главных факторов в процессе формирования правовых и политических систем данных стран являются их традиционные политические и правовые институты и ценности. Можно полностью согласиться с А.Х. Саидовым, что
«это предопределяется системой ценностей и целевой ориентацией, национальными традициями и историческими условиями, социально-экономической и политической средой, сложившимся укладом жизни и мировоззрением людей, включая религиозные верования, психологию и нормы поведения»
[1, с. 39]. Цель данного исследования - проанализировать имеющиеся научные позиции и оценить степень сохранения и преемственности данных институтов стран тюрко-монгольского мира в современных условиях.
Материалы и методы
Изучение степени сохранения культурных, в том числе политико-правовых, традиций народов тюрко-монгольского мира в современных условиях находит отражение в ряде значимых научных исследований. Прежде всего следует отметить труды таких авторов, как Абашин С.Н., Аватков В.А., Борисова Е.А., Будкин В.С., Вежбицки А., Малышева Д. Б., Масанов Н. Э., Молдоев Э. Э., Надеин- Раевский В.А., Небратенко Г.Г., Панарин С.А., Пепруз С., Саблофф П., Саидов А.Х., Содномпилова М.М., Сулейменов М.К., Халид А., Хантингтон С., Хиро Д., Чернышов, С.А., Чикеева З.Ч., Шулепов Н.А. и др. Также были проанализированы различные нормативно- правовые акты, прежде всего конституции Монголии, Казахстана, Киргизии,
Таджикистана, Туркмении, Узбекистана с точки зрения их ориентированности на преемственность и сохранение традиционных политико-правовых ценностей.
В ходе исследования использовались апробированные научные принципы, методы и подходы.
Принципы и методологические установки исследования:
- принцип учета плюрализма политико- правовых культур, позволяющий рассматривать традиционные политико- правовые культуры как самодостаточные и автохтонные;
- принцип историзма, способствующий выяснению генезиса, этапов развития традиционных политико-правовых культур;
- традиционализм как исследовательская установка, предполагающая поиск в существующих политико-правовых институтах и концептах элементов и архетипических образов традиционного общества.
Методы и подходы исследования:
- культурно-цивилизационный подход, который позволяет вскрыть источники, корни и пласты национальной духовной культуры, сущность традиционных политико-правовых систем в контексте национальной культуры;
- исторический метод, который дает возможность рассмотреть становление и эволюцию традиционных государственно- правовых систем;
- герменевтический метод, направленный на актуализацию политико-правовых национальных ценностей и идей в контексте современной эпохи модернизации и глобализации;
- сравнительный метод, позволяющий сопоставить традиционные ценности различных государств и наций тюрко- монгольского мира друг с другом, а также провести соотношение ценностей традиционного государства и государства эпохи модерна;
- формально-юридический метод, направленный на анализ нормативных актов государств тюрко-монгольского мира
с целью выявления в них преемственности и сохранения традиционных ценностей;
Обсуждение
Проблематика исследования затрагивается в определенной степени в обзорных работах (Кёртис Г. [2], Хиро Д. [3], Россаби М. [4]) и справочной литературе [5], посвященных истории и современному положению политических и правовых систем стран Центральной Азии, Азербайджана и Монголии.
Проблема влияния ислама на политическую и правовую культуру стран Центральной Азии и Азербайджана рассматривается в исследованиях С.Н. Абашина [6], С. Пейруза [7], Х. Фатхи [8], А. Халида [9]. Также в исследовании учитывались научные труды Е.А. Боросовой [10], Н.Э. Масанова [11], В.Г.
Егорова и Д.А. Рекка [12], изучающих влияние традиционных неформальных политических институтов на политические и правовые системы стран тюрко-монгольского мира.
Большое количество научных работ посвящено анализу идейных начал и ценностных ориентиров государственной политики стран Центральной Азии, особенностей их политической культуры.
В.А. Аватков в качестве важного идейного ориентира государств Центральной Азии определяет интерпретирование исторического прошлого в контексте собственного видения на фоне политики
«коренизации» и фольклоризации истории, а также элемент ретрадиционализации, под которым можно понимать полное или частичное возращение к традиционным институтам или ценностям. Автор анализирует прежде всего официальные документы внешнеполитического курса государств постсоветского пространства, которые содержат в себе основные идеи национальной идентичности. По его мнению, в них в общих чертах прослеживаются западноориентированные нарративы, но видоизмененные в соответствии с национальной спецификой тюркских государств [13].
Д.Б. Малышева, анализируя традиционные черты правовых и политических институтов тюрко-монгольского мира, отмечает, что
«неформальные институты и связи (кланы, жузы и пр.) продолжают играть определенную роль в политической жизни государств ЦА, что привносило в прошлом и привносит в центральноазиатскую политику наших дней элемент ретрадиционализации» [14, с.48].
Подобным образом в диссертационной работе Содномпиловой М.М. «Пространство в традиционном мировоззрении и практической деятельности монгольских народов» отстаивается идея сохранения архаического пласта традиционной культуры тюрко-монгольского мира вместе с культурным наслоением, преломляющимся в религиозном комплексе [15].
В.С. Будкин отмечает сложности демократизации в странах Центральной Азии, вызванные «полицивилизационным»
характером общественной жизни данного региона. По его мнению, ориентация на западные демократические ценности в данных странах не отвергается, но «их использование на практике имеет сугубо имитационный характер» [16, с.116].
По мнению С.А. Панарина, делающего акцент на влиянии исторического наследия и географического фактора на политическую культуру стран Центральной Азии, «в них преобладает тенденция к утверждению авторитарной модели политического развития в форме светского унитарного государства»
[17, с.129]. В то же время он подчеркивает, что это не означает невозможность какой-либо модели демократизации стран Центральной Азии, но «обычно побеждает вариант, хоть в какой-то мере восходящий к собственным традициям политической культуры данного общества» [17, с.129].
В.А. Надеин-Раевский считает, что для стран Центральной Азии традиционна власть восточного типа, которая несовместима ни с какой европейской демократизацией. По его мнению, власть этнократических элит и кланов в советский период в этих странах напоминала систему сатрапий, и поэтому
после обретения независимости во всех республиках установились режимы личной власти [18, с.145].
Таким образом, большинство авторов, изучающих традиционные ориентиры народов тюрко-монгольского мира в современных условиях, отмечают, во-первых, стремление сохранить национальную самобытность; во- вторых, элементы ретрадиционализации;
в-третьих, религиозную составляющую традиционных ценностей. Также следует констатировать, что исследователи, отмечая дуализм традиционных и современных (западных) ценностей, не сходятся в вопросе о преобладании того или иного элемента, степени их имитации.
Результаты
После обретения государственного суверенитета в связи с распадом СССР страны ЦА встали перед непростым выбором дальнейшего политического и правового развития. Декларация международных стандартов прав и свобод человека дает возможность политическим элитам стран Центральной Азии и Азербайджана указывать при международном взаимодействии на наличие демократических институтов, убеждать западных партнеров в их постепенном усовершенствовании. Однако на практике эти институты имеют мало общего с общепризнанными демократическими стандартами. Поэтому можно согласиться со многими авторами, что ориентация на западные демократические ценности носила во многом имитационный характер.
По мнению В.С. Будкина, предпосылки современного политического развития в Центральной Азии были заложены еще в СССР. Так, многие черты советской политической культуры имели очень большое сходство с традиционной культурой центральноазиатских народов:
государственный патернализм, использование в политической жизни авторитета старейшин (ранее и лидеров республиканских компартий), вытекающая из этого
формализация участия электората в выборах, существование кардинальных различий между формой и сущностью органов власти и т.д. Он считает, что роль традиционной культуры общественных отношений усилилась в период застоя [16, с.116]. Последняя «тщательно мимикрирует под существующие формы партийно-советского устройства «развитого социализма» и постепенно существенным образом перерождает их природу в сторону традиционной, в том числе клановой, вертикали власти» [16, с.116].
Также следует отметить, что определенное влияние на политическую и правовую культуру продолжает оказывать ислам, ряд элементов которого за длительный промежуток времени своего проникновения в Центрально- Азиатский регион приспособился к реальным условиям жизни и тем самым стал неотъемлемой частью традиционного мировоззрения, проживающих здесь народов. Так, С. Хантингтон подчёркивает, что «для мусульманского общества характерны приоритет коллективизма над индивидуализмом, повышенная значимость влияния на поведение человека принадлежности к определенной родоплеменной общности (семья, клан, племя), а не государству: исторически в Центральной Азии не существовало национальной идентичности» [19, с.270-271].
В то же время многие авторы отмечают, что для центральноазиатских стран характерна определенная «национализация ислама».
Это рассматривалось как дополнительный ресурс и источник укрепления легитимности.
Но, с другой стороны, по мнению Себастьяна Пейруза, «всё, что не могло быть вписано в национальные рамки объявлялось чуждым и даже опасным, несмотря на свой мусульманский характер. Также для центральноазиатских правительств свойственно стремление сохранить эффективный институциональный контроль над религиозной деятельностью, для чего использовали еще советские институты – духовные управления и комитеты по делам религии» [7, с.9-32].
Представители государственных органов в своем общении с народом апеллируют зачастую к традиционным политическим ценностям и выступают против слепого заимствования западноевропейских ценностей. Хотя баланс между ними может варьироваться в разных центральноазиатских странах и в разный период времени. К примеру, в 1993 году Н. Назарбаев отмечал естественность обращения к традиционной идеологии, что было вызвано кризисом марксизма-ленинизма: «Опыт современного мира убедительно показывает, что некоторые традиционные структуры очень органично вплетаются в ткань нынешней цивилизации.
Без опыта невозможно и новаторство.
Именно традиции позволяют человеку не потеряться, а приспособить свой образ жизни к стремительным изменениям современного мира». Однако он подчеркивал, что в Казахстане всецело поддерживают только здоровые элементы традиционной культуры, но категорически отрицают политическую идеологию традиционного типа, основанную
«на оживлении архаических форм общественного устройства, родоплеменной психологии и системе правовых взглядов, характерных для территориальной организации казахского общества XVIII -XIX веков» [20, с.10].
Роль неформальных родовых институтов, в том числе кланов, в политической жизни Центральной Азии сложно переоценить.
По мнению казахстанского историка и политолога Д. Ашимбаева: «Для всех среднеазиатских республик характерен симбиоз новых практик управления с традиционными системами рекрутирования элит - землячество, кумовство, родство, связи по школьной парте, контакты в рамках делового партнёрства. Такова характерная особенность азиатских стран постсоветского пространства: какая бы политическая модель ни была зафиксирована в правовых актах, существует крайне устойчивая традиционная, неформальная система взаимоотношений между элитами» [12, с.38].
Не следует считать, что клановая организация является исключительно
социальным пережитком и
контрпродуктивным наследством центральноазиатских республик, подлежащим искоренению. Часть исследователей утверждают, что «обретая новые сущностные качества, азиатские кланы становятся актуальным социально- политическим феноменом» [12, с.37-38].
Против однозначно негативной оценки усиления трайбализма в условиях социального расслоения выступает польский антрополог А.
Вежбицки: «Неотрайбализм воспринимается как барьер на пути модернизации, но в то же время он способствует сохранению самобытности народов региона и смягчению трудностей переходного периода» [21, с.38]. Считая, что традиционные связи в центральноазиатских обществах все же не являются доминирующими, он отмечает большое значение неотрайбализма для политических систем данных стран как доказательства их цивилизационной самобытности и бесперспективности навязывания любой ценой западных ценностей [21, с.54].
В функционировании институтов политической системы стран Центральной Азии и Азербайджана проявляются, скорее, политические традиции периода СССР, чем следование западным моделям.
Об этом свидетельствуют чрезвычайно высокие показатели (по большей части 80- 90%) проголосовавших за глав государств (чаще всего это одни и те же политики) этих стран на их выборах в 1990, 2000, 2007, 2015, 2016 гг. в Узбекистане, в 1999, 2005, 2011, 2015 – в Казахстане, в 1999, 2006, 2013, 2020 гг. – в Таджикистане. В Туркменистане показатели проголосовавших за С. Ниязова и Г. Бердымухамедова никогда не опускались ниже 97%. Исключением из правил является только Киргизия, где этот показатель колеблется в пределах 50-80% и только в 2005 (88%) превысил этот показатель. Достаточно высокими являются данные показатели и в Азербайджане: 1993 – 98,8%; 1998 – 76, 1%;2003 - 76.86 %; 2008 – 88,73%; 2018 -86,22%.
Парламенты в большинстве указанных стран не являются в достаточной мере
самостоятельными и носят сугубо представительский характер, придающий политическим режимам демократическую видимость. Ослаблению их роли в том числе способствовало активное использование механизма национальных референдумов при решении важных политических вопросов.
Также на это влияет практика создания в ряде стран квазипарламентских политических структур – Ассамблеи народов Казахстана (в 1995 г.) или Народного совета (Халк Маслахаты) в Туркменистане (в 2003 г.).
Как уже было отмечено, при характеристике правовых систем стран Центральной Азии и Азербайджана, помимо влияния исламской правовой традиции и западноевропейских ценностей, также не следует недооценивать историческое наследие Монгольской и Российской империй, а также Советского Союза.
В данном случае имеет под собой определенные основания точка зрения казахстанского конституционалиста Абайдельдинова Е. М., который считает, что
«в результате взаимодействия тюркского и монгольского этносов в XI-XV веках и его последующей трансплантации (насильственного насаждения) на тюркскую и древнерусскую почву, другие завоеванные территории появилась своеобразная тюрко- монгольская государственно-правовая система, в которой и тюрки, и монголы, и славяне тысячелетиями сосуществовали в одном географическом пространстве, в тесном политическом, экономическом, правовом и духовном взаимодействии» [22, с.
88-89]. По его мнению, «империя Чингисхана и его потомков во многом формировала государственность и право на Евразийском пространстве в средние века, которая затем влияла на государственность и право России и после эпохи реформ Петра I, затем – на советскую и в составе СССР – на казахстанскую государственно-правовую систему» [22, с. 88- 89].
Также, на наш взгляд, большую методологическую значимость имеет позиция российского правоведа Е.Н. Тонкова,
утверждающего, что преобладающим типом правопонимания в России является реалистический позитивизм. Последний имеет глубокие исторические корни, но окончательно сформировался в постреволюционное время и продолжает действовать по настоящее время. Суть реалистического позитивизма заключается в определенном диссонансе между декларативными нормами справедливого порядка и юридической практикой [23, с. 63-76]. Думается, что данный тип правопонимания является составной частью не только российской правовой культуры, но и в той или иной мере большинства стран бывшего СССР.
Поэтому, по нашему мнению, нельзя полностью согласиться с широко распространенной точкой зрения, что правовые системы стран Центральной Азии и Азербайджана являются составной частью романо-германской правовой семьи 24, с. 22].
Близко к этой позиции мнение исследователей, согласно которому правовые системы стран Центрально-Азиатского региона и Азербайджана являются неотъемлемой частью романо-германской правовой семьи и образуют в ней вместе с правовыми системами России и других республик СНГ самостоятельную, «евразийскую», группу [27, с.119].
Однако следует отметить, что данные авторы акцентируют внимание в основном на формально-юридическом критерии (основной источник права) отнесения правовой системы к той или иной правовой семье и не в полной мере учитывают историю формирования правовой системы, особенности ее правовой культуры и правоприменения. Эту проблему, на наш взгляд, прекрасно сформулировала киргизский правовед Чикеева З.Ч.: «как классифицировать правовую систему, чтобы она в одно и то же время могла учитывать близость нынешнего писаного права -
«lawinbook» стран Центральной Азии - с правом романо-германских стран, а также принципиальные различия этих видов правовых систем на уровне действующего права «lawinaction»?» [29].
Эта проблема решается исследователями обычно двумя путями. Первый путь – это объявить национальную правовую систему уникальной. По мнению киргизских ученых Э.Э. Молдоева и А.М. Абакировой, «правовая система Кыргызской Республики образует отдельный самостоятельный вид правовой цивилизации (кочевой), для изучения которой необходимо использовать новый теоретический инструментарий» [30, с.63].
Они это объясняют «особенностями в духовном статусе права и их социальных источников, соотношением индивидуализма и коллективизма с правами человека, закономерностями национального правового менталитета, правовой идентификацией социально-значимых фактов» [30, с.63]. К сожалению, не совсем понятна до конца правовая уникальность Киргизии и почему нельзя к этой «кочевой правовой цивилизации» отнести также, к примеру, правовую систему Монголии или Казахстана?
Второй, более, на наш взгляд, предпочтительный путь – это выделение отдельной правовой семьи – евразийской, в которую входят ряд правых систем, входящих до распада СССР в социалистическую правовую семью. Такой позиции придерживаются Ю.Н. Оборотов [31], Н.А.
Шулепов [32]., Е.О. Мадаев [33]. Помимо правовых систем стран ЦА туда включают чаще всего также правовые системы России, Беларуси и Украины.
Ярким примером борьбы идей сохранения традиционных ценностей и приобщения к западной культуре является пример политической и правовой системы Монголии, на прерывистый путь развития и становления которой оказало непосредственное влияние насыщенное и неоднозначное историческое прошлое тюрко-монгольского мира.
Данная страна в определенной степени выделяется своей политической и правовой системой от стран Центральной Азии и Азербайджана. Например, это единственное государство тюрко-монгольского мира, которая признается Западом как демократия.
Так, согласно одному из индексов
демократии (Economist Intelligence Unit) Монголия занимает 61 место и относится к несовершенным демократиям. Остальные страны причисляются к гибридным (Киргизия – 107 место) или к авторитарным режимам (Казахстан – 128 место; Азербайджан – 148 место; Узбекистан – 155 место; Таджикистан – 159 место; Туркменистан – 162 место) [34]. Причем, по мнению американской исследовательницы Паулы Саблофф, хотя кажется, что монголы в значительной степени почерпнули свое понимание либеральной демократии из «международной среды», на самом деле монгольская культура либеральной демократии возникла до западного влияния в XX веке. В действительности демократия у монголов, как она считает, берет свое начало от их кочевых предков и таких принципов правления их великого вождя Чингисхана как независимость и суверенитет (independence and sovereignty), грамотность (literacy), предполагающее участие управление (participatory government), верховенство права (rule of law), равноправие граждан (еquality of citizens), равенство через меритократию (equality through meritocracy), уважение к женщинам (respect for women), гражданские свободы и права человека (personal freedoms and human rights). Поэтому быстрое принятие монголами демократии не является аномалией, как считают большинство политологов, а, скорее, является логическим развитием их истории и политической культуры [35, с.19].
Е.В. Павлов выделяет три этапа развития монгольского права:
1) период первой кодификации права и формирование единой правовой системы, характеризующийся созданием письменного свода обычаев;
2) период второй кодификации права, характеризующийся в соответствии с политическими обстоятельствами внедрением маньчжурского законотворчества;
3) период новейшей истории, характеризующийся двумя этапами:
во-первых, функционированием социалистической системы права 1924 – 1990
гг., во-вторых, переходом к правовой системе современного типа [36, с.63-71].
Если первые два периода развития монгольского права имеют ярко выраженные признаки, характерные для правовых систем обычного или традиционного права, то отнесение современной правовой системы Монголии к определенной правовой семье является неоднозначным вопросом в сравнительно-правовых научных исследованиях.
Ввиду традиционно-идеологического характера права, который заключается в активном использовании философско- духовных и нравственно-религиозных учений в качестве основ правового регулирования, Г.Г. Небратенко относит Монголию к группе стран обычного права [37, с.10-14].
Вместе с тем А.В. Юрковский отмечает, что
«современная правовая система Монголии имеет ярко выраженный прозападный характер и входит в романо-германскую правовую семью, сохраняя определенные черты социалистического права» [38, с.114- 116].
Наличие признаков как обычного права, так и прозападных концепций подтверждается посредством проведения детального анализа конкретного основополагающего нормативного правового акта Монголии – монгольской Конституции. Конституции Монголии была принята одним годом ранее, чем Конституция РФ. Тем не менее, видится, что большинство конституций постсоветского пространства, принимаемых в одинаковых условиях и с одинаковым рвением продемонстрировать свою уникальность, оказались в итоге максимально близкими по смыслу и схожими по построению.
В части государственного устройства осуществление государственной власти в Монголии регламентируется следующими конституционными нормами: высшим органом государственной власти является Великий Государственный Хурал Монголии – однопалатный законодательный орган (ст.20), главой государства – Президент (ст.30), высшим исполнительным органом
– Правительство (ст.38), высшим судебным органом – Верховный суд (ст.50). Государство унитарное, с административным делением на аймаки и столицу (ст.2) [39].
В Конституции Монголии прямо не упоминается о разделении публичной власти на государственную власть и местное самоуправление. О наличии местного самоуправления в Монголии можно судить, исходя из ст.59 Конституции Монголии, устанавливающей, что руководство административно-территориальными единицами Монголии осуществляется на основе сочетания самоуправления и государственного управления [39].
В этой связи Б. Жаргалханд отмечает неопределенность в обязательствах местных органов власти [40, с.153-157], а А.В.
Юрковский делает вывод о том, что недостаток законодательного регулирования местного самоуправления компенсируется обычными законами, регулирующими порядок осуществления властных полномочий на местах [38, с.114-116].
Положения Конституции Монголии, касающиеся правового положения личности, основаны во многом на положениях Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. В этой части Конституция Монголии явно демонстрирует стремление государства приобщиться к западноевропейской демократической конституционной традиции.
Несмотря на то, что историческое прошлое Монголии отражает приверженность к обычаю, в современной Конституции Монголии декларируется: «уважение к закону – основной принцип государственной деятельности» (ст.1), при этом нет ни одного прямого упоминания о национальных обычаях или традициях, за исключением напутственных слов в преамбуле Конституции о необходимости «свято оберегать и наследовать традиции своей государственности» [39]. В Конституции Монголии нашли отражения только несколько норм, подчеркивающих национальную самобытность Монголии [41].
Во-первых, в ст.5 Конституции Монголии отмечается своеобразие правового регулирования экономических отношений: «В Монголии многоукладная экономика, в развитии которой учитываются существующие в мире экономические отношения, а также специфические особенности своей страны» [39]. Например, в той же ст.5 указано, что скот является национальным достоянием Монголии, что демонстрирует цивилизационные особенности данной страны.
Во-вторых, в ст.10 подчеркивается своеобразная обязанность государства вести миролюбивую внешнюю политику, а также прямо указано на верховенство Конституции Монголии по отношению к международным актам.
В-третьих, определенную особенность можно усмотреть во времени вступления в силу данной конституции. Так, в ст. 70 указывается, что «12 часов 12 февраля 1992 года или, иначе, в час Лошади благословенного дня Желтой Лошади, отмеченного узами молодости, девятого дня первого весеннего месяца Черного Барса (Тигра) года Водяной Обезьяны семнадцатого шестидесятилетия» [39]. Дело в том, что эта дата наиболее благоприятного вступления в силу Конституции Монголии была вычислена ламаистскими астрологами и это в очередной раз доказывает уважение законодателем национальных обычаев.
Таким образом, конституционное право Монголии является итогом синтеза исторического и современного опыта, сочетанием идей западноевропейского конституционализма и самобытных национальных традиций и обычаев.
На сегодняшний день Конституция Монголии имплементировала в свой текст немногочисленные обычные нормы, подчеркивающие историческое прошлое Монголии и ее национальную самобытность, тем не менее основным идейным ориентиром является приобщение к общепринятым нормам и принципам международного права.
В этой связи роль обычаев и традиций как
правового регулятора постепенно утрачивает свое былое значение в Монголии. Поэтому монгольскую правовую семью уже сложно однозначно назвать правовой системой обычного права, но еще нельзя в полной мере отнести к романо-германской правовой семье. Также нельзя отрицать значительного влияния на монгольскую правовую систему, в том числе на правовую доктрину и правоприменение, социалистического права.
Поэтому, скорее всего, на данный момент следует согласиться с рядом исследователей и оценивать правовую систему Монголии как смешанную [24, с.330].
Заключение
Таким образом, декларируемые в конституциях и других официальных документах западноевропейские политические ценности до сих пор не смогли стать основополагающими принципами формирования и функционирования политико-правовых институтов государств Центральной Азии и даже Монголии.
Отмечаемый рост национального самосознания тюрко-монгольских народов, интенсивность проводимых исследований и популяризация правовой культуры тюрко- монгольского мира проявляется как защитная реакция на ярко выраженную стандартизацию политико-правовой жизни. Поэтому усиление объективных интеграционных тенденций в мире сопровождается параллельным, не менее устойчивым процессом противодействия проявлениям глобализации в духовной сфере в форме обособления этнических и культурных общностей в разных регионах и странах.
Благодарности
Работа выполнена в рамках реализации государственного задания Алтайского государст¬венного университета «Тюркский мир «Больш¬ого Алтая»: единство и многообразие в ис¬тории и современности (проект номер – 7487¬15Ф.99.1.ББ97АА00002).
Список литературы
1 Саидов А.Х. Религиозная толерантность и светское государство в Узбекистане / А.Х. Саидов. – Ташкент: Национальный центр Республики Узбекистан по права человека, 2002 - 174 с.
2 Curtis Glenn Eldon. Kazakstan, Kyrgyzstan, Tajikistan, Turkmenistan, and Uzbekistan /Curtis Glenn Eldon. – Headquarters, Dept. of the Army, 1997. – 629 p.
3 Hiro, Dilip. Inside Central Asia. – London: Overlook Duckworth, 2009. – 450 p.
4 Rossabi M. Modern Mongolia: from khans to commissars to capitalists / M. Rossabi. – California:
University of California Press, 2005. – 435 p.
5 Политические системы современных государств: энциклопедический справочник. – Москва:
Аспект Пресс, 2012. – 599 с.
6 Абашин С. Исламский вызов идее нации? Некоторые соображения на примере Центральной Азии // Россия и мусульманский мир. – 2016. – № 3 (285). – С.73-85.
7 Пейруз С. Управление религиозным фактором в Центральной Азии: продолжение советской концептуальной схемы и псевдовозрождение // Расы и народы. Вып. 32. – Москва: Наука, 2006. – С. 9-32.
8 Фатхи С. Переустройство ислама в независимых государствах Центральной Азии // Расы и наро- ды. Вып. 32. – Москва: Наука, 2006. – С. 33-41.
9 Халид А. Ислам после коммунизма: религия и политика в Центральной Азии. – Москва: Новое литературное обозрение, 2010. – 304 с.
10 Борисова Е.А. Роль неформальных институтов в управлении Казахстаном // Вестник Евразии.
– 2002. – № 1. – С. 27-47.
11 Масанов Н. Э. Казахская политическая и интеллектуальная элита: клановая принадлежность и внутриэтническое соперничество // Вестник Евразии. – 1999. – №1. – С. 46-61.
12 Егоров В.Г., Рекк Д.А. Кланы в актуальном политическом процессе постсоветских стран Цен- тральной Азии // Вестник МГОУ. – 2020. – № 3. – С. 36-47.
13 Аватков В.А. Идейно-ценностный фактор в тюркских государствах постсоветского пространства // Мировая политика. – 2019. – № 4. – С. 1-12.
14 Малышева Д. Б. Политические процессы в постсоветской Центральной Азии // Контуры гло- бальных трансформаций: политика, экономика, право, 2018. – Т. 11, № 3. – C. 36-52.
15 Содномпилова М.М. Пространство в традиционном мировоззрении и практической деятельно- сти монгольских народов: автор. дис. ... д-ра истор. наук: 07.00.07. – Улан-Удэ, 2011. – 50 с.
16 Будкин В. Государства Центральной Азии: дилеммы власти // Центральная Азия и Кавказ. – 2006.
– №5 (47). – С.115-130.
17 Панарин С.А. Политическое развитие государств Центральной Азии в свете географии и исто- рии региона // Вестник Евразии. – 2000. – № 1. – С.90-132.
18 Надеин-Раевский В. А. Пантюркизм: идеология, история, политика. Экспансионистская доктри- на: от Османской империи до наших дней и судьбы Турции, России и Армении / В.А. Надеин-Раевский.
– Москва: Русская панорама, 2017. – 316 с.
19 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон. – Москва: АСТ, 2003. – 603 с.
20 Назарбаев Н.А. Идейная консолидация общества - как условие прогресса Казахстана / Н.А. На- зарбаев. – Алматы: Казахстан ХХI век, 1993. – 31 с.
21 Вежбицки А. Исторические, политические и социально-экономические аспекты номадизма и трайбализма у народов Центральной Азии // Центральная Евразия. – 2018. – № 2. – С.37-63.
22 Абайдельдинов Е. М. Соотношение международного и национального права Республики Казах- стан (проблемы становления приоритетности) / Е.М. Абайдельдинов. –Алматы: Юридическая литерату- ра, 2006. – 271 с.
23 Ромашов Р.А., Ветютнев Ю.Ю., Тонков Е.Н. Право – язык и масштаб свободы / Р.А. Ромашов, Ю.Ю. Ветютнев, Е.Н. Тонков. – Санкт-Петербург: Алетейя, 2015. – 448 с.
24 Саидов А.Х. Национальные парламенты мира: энцикл. справ / А.Х. Саидов. –Москва: Волтере Клувер, 2005. – 720 с.
25 Аюпова К.З., Кусаинов Д.У. Национальные правовые системы стран Центральной Азии: опыт, перспективы // Правовые системы России и стран Центральной Азии: проблемы развития и взаимов- лияния: сборник тезисов Международной научно-практической конференции, посвященной 55-летию юридического факультета АлтГУ (24-25 мая 2018 года). – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2018. – С.39-44.
26 Сулейменов М.К. Английское право и правовая система Казахстана // Право и государство. – 2016. – № 3 (72). – С. 37-45.
27 Алиев Т.Р. Тенденции становления и развития правовой системы Азербайджана // Сборники конференций НИЦ «Социосфера». – 2011. – №34. – С.119-121.
28 Сухарева А.Я. Правовые системы стран мира. Энциклопедический справочник / А.Я. Сухарева. – Москва: Норма, 2003. – 976 с.
29 Чикеева З.Ч. Национальная правовая система Кыргызской республики в переходный период // Міжнародна юридична науково-практична Інтернет-конференція «Проблеми юриспруденції: теорія, практика, суспільний досвід» [Электрон. ресурс]. –2013. – URL: https://www.legalactivity.com.ua/index.
php?option=com_content&view=article&id=621%3A031013-18&catid=78%3A1-1013&Itemid=97&lang=en (дата обращения 25.05.2018).
30 Молдоев Э. Э., Абакирова А. М. К вопросу о национальной правовой системе Кыргызской Респу- блики // Проблемы Науки. – 2017. – №4 (86). – С.61-64.
31 Оборотов Ю.Н. Общеправовое развитие и евразийская правовая семья // Философия права. 2001.
№ 1 (3). С. 71-74.
32 Шулепов Н.А. Концепция «евразийского» права в современной компаративистике // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Образование и педагогические науки.
2017. № 5 (782). С. 220-224.
33 Мадаев Е.О. Доктрина в евразийской правовой системе // Государство и правовые системы стран Азиатско-Тихоокеанского региона: становление полицентрического миропорядка и потенциал между- народного права и сравнительного правоведения. Материалы VII Международной научно-практической конференции. Научный редактор Ю.И. Скуратов. 2018. С. 51-56.
34 Democracy Index. [Электрон.ресурс]. – 2021. – URL: https://en.wikipedia.org/wiki/Democracy_Index (дата обращения: 25.05.2021).
35 Sabloff P. L. W. Why Mongolia? The political culture of an emerging democracy // Central Asian Survey.
– 2002. – Т. 21. – №. 1. – С. 19-36.
36 Павлов Е.В. Общая характеристика правовой системы Монголии // Современные проблемы те- ории и практики права глазами молодых исследователей: материалы 10 Всероссийской молодежной научно-практической конференции (31 марта – 1 апреля 2016 г., г. Улан-Удэ) / Вост.-Сиб. гос. ун-т техно- логий и управления. – Улан-Удэ, 2016. – С. 63-67.
37 Небратенко Г.Г. Доктрина правовой семьи традиционного (обычного) права: современное состо- яние и перспективы модернизации // Философия права. – 2010. – № 5. – С. 10-14.
38 Юрковский А. В. К вопросу о правовой системе Монголии // Сравнительное правоведение в стра- нах Азиатско-Тихоокеанского региона - III: материалы международной научной конференции молодых ученых, аспирантов и студентов. – Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2011. – С. 114-116.
39 Конституция Монголии. [Электронный ресурс]. - 2021.-URL.: https://worldconstitutions.ru/?p=33 (дата обращения: 25.05.2021).
40 Жаргалханд Б. Проблемы законодательного регулирования местного самоуправления в Монго- лии // Вестник Бурятского государственного университета, 2012. – № 2. – С. 153-157.
41 Чернышов С.А. Тюркские политические традиции в системе организации власти Русского го- сударства и Сибирского ханства как фактор их успешной интеграции в XVI–XVII вв. // Идеи и идеалы.
– 2018. – № 4. - Т. 2. – С. 139–159.
А.А. Васильев, Ю.А. Зеленин, Ю.В. Печатнова
Алтай мемлекеттік университеті, «Үлкен Алтай» алтаистика және түркология ҒБО, Барнаул, Ресей Қазіргі жағдайда түркі-моңғол әлемі халықтарының дәстүрлі саяси және
құқықтық институттарының сабақтастығы және сақталуы
Аңдатпа. Өзіндік ұлттық бірегейлікті анықтау туралы мәселе призманың бір түрі болып табылады, оның көмегімен түркі-моңғол халықтарының қазіргі саяси және құқықтық өмірінің көптеген маңызды белгілерін қарастыруға, бағалауға және зерттеуге болады. Сондықтан қазіргі уақытта түркі-моңғол әлемі халықтарының дәстүрлі және құқықтық институттарының идеялық-құндылық факторының негіздерін,
